В Театре имени Ленсовета появилась интерпретация мольеровского «Тартюфа» от Романа Кочержевского. Это третий спектакль, поставленный молодым режиссером на ленсоветовский сцене. Прежде были «Мертвые души» Гоголя и «Утиная охота» Вампилова.

Кочержевскому свойственно смотреть на тексты незамутненным взглядом, словно открывая их заново, и преподносить предельно просто и ясно. В спектакле нет ни малейшего пафоса, назидания, смысловой избыточности, сложных визуальных конструкций, и особенно радует, что существует он в координатах современного миропонимания и мироощущения. Это умение строить повествование, не ударяясь в обобщения, не волоча за собой неподъемный шлейф «правильных» и «утвержденных» традиций, столь ценно и редко, что хочется «постучать по дереву».

Сценическая площадка (художник-постановщик Сергей Илларионов, художник по свету Константин Бинкин) кажется невероятно огромной, бездонной. Стены, предметы мебели, интенсивные цвета, на которых построена световая партитура, не делают ее меньше. Пространство становится олицетворением чудовищной пустоты, заполнившей дом Оргона.

Здесь каждый живет в одиночку. И все бродят во тьме. Эта тьма поглощает сознание, гасит реакции, путает мысли. И делает бессмысленным любой протест, любую борьбу, обесценивает саму жизнь. Как и Оргон, члены его семьи — дети Дамир и Марианна, жена Эльмира, шурин Клеант — люди-оболочки с выхолощенными чувствами, лишенные не только эмпатии, но и самосохранения.

Оргон — Александр Новиков всем своим поведением демонстрирует, что единственное его желание — «заговорить», обмануть пожирающую его пустотелость, которой ему абсолютно нечего противопоставить. Все усилия он направляет лишь на то, чтобы убежать от реальности, любая «остановка» чревата осознанием этой реальности, еще более болезненной, чем опустошенность. Оргон намеренно уничтожает на корню все возможные логические цепочки, отсюда и упорное отрицание соблазнения Эльмиры Тартюфом, совсем уж абсурдное, так как доказательством в спектакле является видеозапись.

Поступательно до зрителя доносится мысль, что Тартюфом мог оказаться всякий — авантюрист или дурак, юнец или старик, красавец или калека — ведь доминирует не желание Тартюфа найти глупца и поживиться, а почти маниакальное стремление Оргона отыскать симулякр, способный хотя бы иллюзорно заткнуть энергетическую, психологическую и иже с ними «пробоину».

Для Новикова роль Оргона — движение по лестнице, поднимающей его на ступень выше. Жест, мимика лаконичны, но невероятны глаза, они живут на лице самостоятельно и выражают все, что герой предпочел бы скрыть. В «Утиной охоте» актер играет Кушака, в «Мертвых душах» — Манилова, нынешняя работа позволяет сделать вывод, что сотрудничество с Кочержевским — не просто факт биографии, а встреча, открывшая новые горизонты.

Тартюф в исполнении Олега Фёдорова более чем неоднозначен и этим невероятно интересен. Сколько в нем свободной воли, а сколько той сценарной заданности, что называется рука судьбы? Вопрос открытый, как и то, насколько нужны ему благодеяния, коими осыпал его Оргон, и рождающая сладострастные мысли Эльмира, и все это восхищенно-заискивающее поклонение. Есть в нем какая-то усталость, небрежность, тоскливая предопределенность. Обманщик ли он, — напомню, полное название пьесы Мольера «Тартюф, или Обманщик», — или человек, плывущий по течению, падкий лишь на то, что «плохо лежит», сказать сложно. Режиссерская трактовка позволяет поиграть смыслами и, судя по всему, не исключает импровизаций. Крепкую снаружи и подвижную внутри структуру можно назвать одним из ярких маркеров Кочержевского-режиссера.

Ольге Муравицкой, блеснувшей в летней премьере «Бесов» (режисер-постановщик А. Слюсарчук) в образе Ставрогиной, достались роли госпожи Пернель, матери Оргона и господина Лоайаля, судебного пристава, подкупленного Тартюфом. Чеканно-монолитные, гротескные они своеобразно дополнили друг друга, предложив поразмыслить на тему подавления личности в разных обстоятельствах.

Илья Дель — Дамис, нарочито развязный, демонстративный, но так же бегущий от реальности, как и его родитель, в дуэте с Викторией Волоховой — Марианной, сыграли потерянных, тщетно пытающихся достучаться до отца, брата и сестру. Тщетность отобразилась и в безвольном изгибе рук и губ чувственной Эльмиры — Дианы Милютиной и застыла в глазах Оргона, расстрелявшего Тартюфа, но бессильного исцелить собственную душу. В спектакле Романа Кочержевского нет торжества справедливости родом из 1664 года (время написания пьесы), есть вопросы, оставшиеся без ответов.