Вторую редакцию постановки Валерия Фокина по пьесе Льва Толстого «Живой труп». Александринский театр явил миру под названием «Третий выбор».

Однако тот, кто не знаком с драматургическим подлинником, написанным 115 лет назад, мало что поймет и сейчас: по недостатку логических связок новая, так же сокращенная редакция пьесы практически равна первой, образца 2006 года. Впрочем, это вполне следует традиции Александринского театра — в первую очередь затрагивать взоры публики, а не умы, но некоторые смысловые потери, по-прежнему, кажутся очевидными.

Так, отсекая географию ухода главного героя из семьи, из определенного круга и определенного социального статуса к цыганам, Фокин лишает зрителя (как не знакомого с текстом Толстого, так и знакомого) возможности глубже понять Федора Протасова. Ведь от времен воспевшего цыган Пушкина до наших дней цыганское братство слывет вольницей, не поддающейся заключению в рамки условных приличий и этикетного вранья. Протасов, не сумевший перенести лживые условности «приличного общества», раздвоенность сознания своей жены Лизы, мечтающей о «хорошей» жизни с Карениным, запил и ушел к цыганам, «на дно», именно потому, что видел в них естество, правду жизни и отсутствие масок, присущих «благородным».

Социальная этажность в спектакле четко прослеживается благодаря сохраненной от первой редакции красивейшей, каллиграфичной сценографии Александра Боровского.

Если лифтовая клеть, в которую заключил себя Федор, явно относится к подземным этажам (для каждой сцены с Протасовым она поднимается из люка), то непосредственно подмостки воспринимаются как грешная земля, по которой «приходится ходить всем». Этажом выше обитает семья Протасовых, еще выше — Каренины, еще выше — земной суд, который считает, что вправе вершить судьбы людей. Еще выше, где-то под колосниками, туда, куда в финале устремится в лифте наконец-то решившийся на самоубийство Протасов, не иначе как размещается суд божий… Стилевое решение новой редакции все то же: царственный модерн, который в конце XIX — начале ХХ века ратовал за рациональность всего сущего, совмещенную с красотой и удобством. Огромное окно с характерными переплетами выполняет функцию фонаря, а ажурные перила с растительным причудливым узором по своему назначению равны металлической сетке, в которую забран лифт, ведущий «из преисподней в небо»…

Словом, внешне все осталось по-старому. В чем же состоит «вторая редакция»? Пожалуй, в режиссерском утверждении «незаменимых нет». Вместо Сергея Паршина Протасов нынче — артист МДТ Петр Семак, для которого «Третий выбор» — второй (после «Маскарада») выход на сцену Александринского театра. Юлия Марченко «получила повышение»: актриса, ранее исполнявшая роль Маши и выглядевшая в ней разночинной феминисткой, теперь играет истеричную Лизу, жену Протасова. Кстати, цыганская певица Маша (Олеся Соколова), еще в 2006 году превращенная режиссером в барышню и лишенная этнического свободолюбивого статуса, ныне в своей неуемной, но эпизодической по отношению к длительности спектакля заботе о Протасове кажется не менее лживой, чем Лиза…

Вместо Виталия Коваленко роль Каренина исполняет Андрей Матюков, бывший ранее художником Петушковым. Гения Александрова вместо Игоря Волкова играет Иван Ефремов, отличившийся в постановке Ирины Керученко «Сон смешного человека». Роль судебного следователя вместо Аркадия Волгина нынче поручена Степану Балакшину, блеснувшему в спектакле «Солнечный удар» той же Керученко. Ну, и так далее по списку действующих лиц и исполнителей. Всего в спектакле заняты более 20 человек, и когда они выходят на финальный поклон, поневоле проникаешься уважением к мастерству режиссера, сумевшего каждого из них сделать частью единой картины бытия. Красивой картины. А смыслы в ней теперь опять придется искать критике.