В Малом драматическом театре — Театре Европы продолжаются премьерные показы спектакля "Привидения«по одноименной драме Генрика Ибсена.

Режиссер Олег Дмитриев этим спектаклем добавил новый, свежий штрих к исследованию той темы, которую затрагивает в других своих работах, в частности в триптихе «Мы живем, под собою не чуя страны…». Умение досконально прорабатывать тему, видеть в материале все подводные течения, выявлять внутренние мотивировки тех или иных персонажей — вот отличительные особенности его режиссерского метода.

В спектакле «Привидения» речь идет непосредственно о человеке и его душе, которая, пребывая долгое время под гнетом обмана и лжи, трансформируется, уродуется, превращаясь в нечто, что навсегда разрушает внутренний мир и сущность самого человека. Игра актеров потрясает своей живостью и органичностью, которая порой приобретает оттенок абсолютной исповедальности.

Оформление спектакля (художник Елена Дмитракова) решено довольно лаконично, однако найдены точные детали и образы. Вся сцена — от стены до стены — плотно заставлена большими деревянными шкафами с зеркалами на дверях. Висят зеркала и по обе стороны от зрительного зала. В иные моменты кажется, будто эти тяжелые шкафы подавляют героев, и, учитывая, что действие происходит на Камерной сцене театра, создается впечатление абсолютно замкнутого пространства, из которого очень трудно вырваться (как пастору Мандерсу, который зацепится зонтом за дверь, пытаясь поскорее покинуть дом, который не отпускает просто так, держит). Есть, правда, небольшое окно, однако и оно за железной решеткой…

Герои существуют в этом пространстве, являя собой то, что с ужасом выкрикнет фру Алвинг (Анжелика Неволина). Привидения — это они сами. Худая и болезненно бледная, она встречает пастора Мандерса (Владимир Захарьев), который принес деловые бумаги, необходимые для открытия приюта. В сцене их встречи видно, с какой нежностью и трепетом фру Алвинг относится к мужчине, которого все еще любит: как, стоя позади него, чуть дотрагивается до его волос, как страстно потом целует его. Ее и пастора связывает гораздо больше, чем теплая дружба, однако этот мужчина трусливо отверг ее любовь, забыв все, что было между ними, предпочтя любви свою «праведность», свои «идеалы», которые в конечном счете оказались ложными. Они оба все понимают: уже нечего скрывать. Фру Алвинг и пастор открывают зеркальные двери и садятся внутрь шкафов, чтобы побеседовать, точно как в исповедальне.

В спектакле довольно много параллелей: для фру Алвинг открытие приюта есть попытка некоего покаяния — перед собой, перед сыном, которому столько лет лгала, скрывая грех отца и последствия этого греха — появление на свет его сестры по отцу Регины (Елена Соломонова); это попытка очиститься, вырваться из замкнутого круга лжи, в котором они все пребывают. Столяр Энгстранд (Сергей Козырев) — саркастичный и злобный, говорящий колкости, тоже собирается открыть приют (или притон?) для моряков. Он в свое время, чтобы хоть как-то прикрыть грех своей жены Йоханны, отослал Регину в чужой дом, как и сама фру Алвинг отослала своего сына в Париж, подальше от всего, что происходило между отцом Освальда и горничной Йоханной. Энгстранд и фру Алвинг пытаются исправить ошибки прошлого, однако расплата за них легла на их же детей. Герой Станислава Никольского Освальд чрезвычайно чувствителен, свободен в движениях и поступках, что отличает его от остальных персонажей, которые куда как более скупы на жесты, — они словно закованы в невидимую непробиваемую броню. Освальд — художник, но на его планшете мы видим портрет, который он никак не может закончить. Он болен, и болезнь его прогрессирует. В финале, говоря с матерью о своей болезни, он поцелует ее прямо в губы (точно так же поступит и Энгстранд с Региной, нарочно твердя при этом: «Дочь мо-о-я!» — хотя прекрасно понимает, что Регина — дочь камергера Алвинга) и измажет черной краской сначала свой портрет, а потом и свое лицо. Фру Алвинг опрокинет поднос с сочными красными яблоками, и они, похожие на капли крови, разлетятся по сцене. Теперь вся правда вышла наружу, скрывать уже больше нечего — наступает тишина. И какая-то жуткая пустота… Разливая по бокалам шампанское, при этом добавляя в них морфий, фру Алвинг тихо сядет у ног своего любимого, совсем уже больного сына; из тяжелых шкафов так же тихо и медленно выйдут остальные герои, заглянут в зеркала и сядут замерев, устремив свой взор в одну точку…

Спектакль оставляет двойственное впечатление: он депрессивный и легкий одновременно. После просмотра остается ощущение чистоты и ясности, словно грозовой дождь, который все время сопровождал действие спектакля, прошел, очистил, смыл собой всю ложь и наполнил душу чем-то новым. Нужно жить и созидать, несмотря ни на что. Нужно верить и надеяться…