«Дон Жуан». Ж-Б. Мольер.
Казанский академический русский большой драматический театр им. В. И. Качалова.
Режиссер Григорий Дитятковский, художник Александр Патраков.

Сам себя качаловский театр называет «театр-дом», и в этом есть своя правда. Поскольку дом — это, как правило, нечто если не закрытое, то обособленное. Здесь есть свой «большой» — художественный руководитель Александр Славутский. Он в театре все: директор, наставник (два актерских курса РАТИ-ГИТИСа были набраны при театре и почти в полном составе влились в его труппу); ему принадлежит львиная доля постановок в репертуаре. Единственный, кому доверял до сих пор режиссер работу над новым спектаклем, — это своему сыну, бессменному исполнителю главных ролей Илье Славутскому. Поэтому случай привлечения режиссера со стороны сам по себе выглядит уникальным. А если учесть, что переговоры о постановке шли в течение шести лет, — и подавно…

Казанский художник А. Патраков и петербургский режиссер Г. Дитятковский нашли сценографический идеал в геометрической лаконичности декораций, строгость которых, впрочем, очень к лицу постановке. Декорации представляют собой черный треугольник и колонны, усеченные на разной высоте. Каждый момент своего существования на сцене они становятся частью выразительных мизансцен, выстраиваются в воображаемые многоугольники, на вершинах которых кипят страсти.

Вряд ли это получилось бы столь объемно, если бы не световая партитура, которую создал художник по свету Евгений Ганзбург, приглашенный сразу на две постановки. По сравнению с «Женитьбой Фигаро», премьерой которого открылся сезон в театре, световая рапсодия «Дон Жуана» не столь замысловата, но «мазки света» так же невесомы и прозрачны. Не раз в спектакле будет использован театр теней. С его помощью зрителям покажут сражение Дон Жуана с разбойниками, разговор Сганареля и кредитора, взору блуждающих по лесу слуги и господина в свете луны предстанут покосившиеся кресты кладбища. Суета одетых в поварские колпаки слуг Дон Жуана, накрывающих стол яствами, подготовит приход каменного гостя.

И. Славутский (Дон Жуан).
Фото — архив театра.

И, конечно, дополняют картину костюмы (И. Цветкова). Сложный крой, но отсутствие излишеств, точно подобранная цветовая гамма, функциональность и соответствие эпохе делают их произведением искусства. Это платье Эльвиры, многослойные одежды Шарлотты и Матюрины, все четыре костюма и особенно халат Дон Жуана, в котором он появляется в начале и конце действия. Этот халат, богато отливающий цветами, с черной оторочкой, в момент, когда Дон Жуану приходит мысль закрыться от всех образом праведника, меняет окрас, выворачивается изнанкой и превращается в строгую черную сутану.

Кропотливый процесс шел и в работе над текстом комедии. За основу был взят перевод В. А. Федорова, признанный самым удачным, но в него сделаны вкрапления диалогов из текста Алессандро Барикко, нашего современника. Как всегда играя с культурными кодами, Г. Дитятковский ввел в спектакль фрагмент Danse des Sauvages из оперы-балета Les Indes galantes Жана Филиппа Рамо — композитора эпохи барокко, музыку которого в аранжировке В. Каратыгина использовал Мейерхольд, ставя «Дон Жуана» в 1910 году в Александринском театре.

Своеобразным цитированием «мейерхольдовых арапчат» выглядят и слуги просцениума. Как и их предшественникам, им назначено играть и лакеев Дон Жуана, и челядь доньи Эльвиры, и свиту дона Карлоса, и крестьян-музыкантов на берегу моря, и скульптурную композицию гробницы командора. С помощью медного тазика и микрофона производить звуки плещущейся под ногами воды, а пучка соломы — шороха листьев в лесу; бубенчик в руках одного из них сымитирует звон золотого червонца, которым Дон Жуан пытается подкупить монаха Франциска (Владимир Леонтьев), фанатика и пройдоху.

Юноши играючи передвигают колонны и перелистывают страницы истории о Дон Жуане, подхватывая с края сцены огромное полотно и пронося его до задника. Они появляются на сцене первыми, в париках и ливреях, украшенных галунами, с бронзовыми канделябрами в руках. Совсем как во времена Мольера свечи поставят на краю сцены, тем самым обозначая границу между зрительным залом и сценой, подчеркивая театральную природу всего происходящего. Стоит им разобрать стулья — единственный реквизит на пустой сцене, как перед нами уже условная людская, где в окружении слуг спорят Сганарель (Марат Голубев), отдающий должное модному в XVI веке нюхательному табаку, и Гусман (Павел Лазарев). Последний, по тексту Мольера, конюший доньи Эльвиры, в спектакле явно влюблен в свою госпожу. И потому его так возмущает неподобающий благородному происхождению поступок Дон Жуана. Он готов налететь с кулаками на Сганареля, который своими речами дразнит его.

Сганарель на словах соглашается с Гусманом… На деле же перед нами (особенно это заметно в минуты их бесед tet-a-tet) приятели. Как водится, Сганарель постоянно попадает в неловкие ситуации, следуя приказаниям развратника, и все же предан ему, как пес ласковому хозяину. Ему часто передается азарт Дон Жуана. В сцене обольщения Шарлотты он — весь внимание, поза его подобна стойке кота в предвкушении лакомства. Возможно, потому слова «собака, турок, живет, как гнусный скот, эпикурейская свинья» он говорит без злости, а «какому ужасному господину я должен служить!» восклицает без горечи. Даже когда он произносит монолог, в котором, встав на стул, клеймит богохульство, и игра света и тени демонстрирует нам огромную черную фигуру, нависающую над Дон Жуаном и пророчащую, «что рaно или поздно небо кaрaет безбожников, что дурнaя жизнь приводит к дурной смерти», сам Сганарель вовсе не вызывает ужаса и выглядит несерьезно. Особенно, когда адресат его тирады спокойно спрашивает: «Все? Тогда подумаем, как нам осуществить мою любовную идею!»

С. Кощеева (Эльвира).
Фото — архив театра.

Дон Жуан не намерен прислушиваться к угрозам и знакам неба. Более того, он с жаром произносит речь, суть которой «вся прелесть любви — в переменах». Его корабль уже поднял паруса и стремится к берегам новой неприступной крепости. Последним препятствием на его пути станет донья Эльвира (Славяна Кощеева). Она выйдет из коляски в глубине сцены, поэтому и не удивит Дон Жуана ее «дорожное» платье, как это было у Мольера. Правда, туалет женщины тщательно продуман и явно предназначен разбудить чувства сбежавшего любовника. Скромное, но отлично сидящее на фигуре алое платье, агатовые серьги и колье, крошечная черная вуаль на белокурых локонах, черные же перчатки и бархатный дорожный мешочек в руках. Этакая обугленная страсть: она и обвиняет, и грозит карой божьей, и требует оправданий, и молит обещания вернуться в ее объятия. На этот раз ее пафос не тронет сердце Дон Жуана — сославшись на неотложные дела, он попросту сбежит от докуки. Испытать на себе выплеск страсти предстоит Сганарелю. Показав Эльвире книгу, где собраны имена жертв героя-любовника, в котором она «числится в конце девятой сотни», и разъяснив, что его хозяину не важно, кто перед ним: мещанка, крестьянка или благородная дама, — он получил от женщины страстный поцелуй и уверенья, что он многому ее научил. Она мстительно улыбнется и произнесет: «Его, пожалуй что, убьют мои родные братья!»

В следующий раз мы встретим донью Эльвиру в платье монашки. Здесь Дитятковский, пожалуй, как нельзя ближе подошел к антиклерикальной позиции Мольера в период написания «Тартюфа», а затем «Дон Жуана». Эльвира говорит пафосную, явно заранее подготовленную богоугодную речь, в которой «в последний раз» просит Дон Жуана одуматься, но руки ее то и дело пробегают по бедрам, а глаза горят неистовым огнем. Тем самым она вдруг будоражит любящего перемены мужчину, он даже искренне просит ее остаться. В ответ женщина гордо покидает дом грешника, а вместе с тем и суетный мир, по длинной, кстати, траектории, и, кажется, каждая складка ее платья молит о том, чтобы ее остановили.

Примечательно, что хоть смех в зале и возникает довольно часто, это, скорее, выход драматического напряжения, улыбка тонкой шутке. Но это не относится к сцене с Шарлоттой (Алена Козлова) и Матюриной (Елена Казанская). Тревожная музыка сменяется сицилийской песней с переливом разноголосых бубенцов в исполнении слуг просцениума. Пьеро и Шарлотта, а за ними Матюрина, как и полагается крестьянам-рыбакам, гротескно грубоваты и наивны. Мизансцена встречи Шарлотты и Дон Жуана — одна из тех, что режиссер выстраивает в параллельных плоскостях. Шарлотта обращается в зрительный зал, тогда как счастливо спасенный Дон Жуан разговаривает с ней и признается во внезапно вспыхнувших чувствах из глубины сцены. В какой-то момент актеры меняются местами и, в конце концов, оказываются рядом, но по-прежнему бросают реплики фронтально. Когда же Дон Жуан порывается поцеловать девушку в знак их помолвки, она вдруг подхватывает юбки, так что получается что-то вроде пояса верности, обещая ему много поцелуев лишь после свадьбы…

На первый взгляд кажется, что Илья Славутский огрубляет и упрощает своего героя. Его Дон Жуан выглядит несколько тяжеловатым. Но постепенно приходит понимание, что «арлекин не так уж прост». Пресыщенный ловелас, он впервые появляется перед зрителем азартно жующим яблоко — символ соблазна. Он поглощает его быстро и без остатка. Так же стремительно, без тени сомнения он будет пускаться в новые приключения. Богохульствовать без особого азарта и без страха бросаться в бой. Совершенно серьезно и уверенно идет Дон Жуан на зов статуи командора, словно душа его не только не трепещет, но, наконец, нашла успокоенье.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Во время первой встречи со статуей командора в его гробнице Дон Жуан Славутского явно испытал потрясение. Сцена начинается с того, что слуги просцениума подхватывают с края сцены черное полотно. Словно крылья ворон, зловещее карканье которых слышится, проносится оно по сцене, и мы оказываемся в чреве гробницы. Под музыку La reveuse Марена Марэ слуги убирают тончайшей паутиной люстру-канделябр. Один из них появляется на котурнах, в белой тунике. Под звуки виолы да гамба его товарищи полотном мраморного цвета образуют пьедестал, на который становится фигура, остальные же, обернувшись в свободно стекающую ткань, составляют скульптурную композицию: командор в окружении молящихся монахов, аккорд, и вот они, накинув капюшоны на голову и поменяв позы, превращаются в группу коленопреклоненных скорбящих женщин. Эта игра заканчивается тем, что один из слуг выносит ларчик, из которого вынимается маска, ее водружают на лицо командора, и оно приобретает застывшее выражение. Довершают образ бронзовым лавровым венцом, и статуя, приняв определенное положение рук и головы, причем пластика также становится каменной, замирает навек. Перед нами командор в облике римского императора… Впечатление от превращения живого человека в статую более сильное, чем если бы ее вывезли в готовом виде. И когда она поворачивает лик и кивает в ответ на приглашение отужинать сначала Сганарелю, а затем виновнику своей гибели, холодок пробегает по телу. «Пойдем отсюда!» — только и может, побледнев, выдавить из себя недавно еще хохотавший Дон Жуан.

Однако к появлению статуи он уже успеет оправиться от испуга, ему даже придет в голову спасительная мысль притвориться святошей и лицемерно сваливать все свои грехи на волю неба. Потому и смотрится уход Дон Жуана таким внезапным. И в то же время приходит мысль, что все случилось как раз вовремя, и ловелас, ищущий в женщине тайну и готовый для воплощения своей мечты разругаться с небом, не мог долго довольствоваться тем, что многие сердца открывались с помощью простейшей отмычки. И, глядя на то, как он использует каждый удобный момент, чтобы послать воздушный поцелуй кому-нибудь из зала, вспоминаешь старика Козлодоева, в которого мог бы превратиться Дон Жуан, если бы не каменный гость и гнев небес.