В этом году «Таганка» неожиданно стала форпостом новой драмы и пополнила репертуар сразу двумя свежими топовыми пьесами с фестиваля «Любимовка». В конце прошлого сезона на малой сцене Лера Суркова поставила «Соседа» Павла Пряжко, победившего на Конкурсе конкурсов в рамках фестиваля «Золотая Маска». А в начале нынешнего Данил Чащин выпустил на большой сцене «Горку» Алексея Житковского, признанную лучшей пьесой 2018 года на фестивале «Кульминация». Причем обе постановки стали московскими премьерами этих текстов.

Спектакли получились абсолютно разными: камерный, минималистичный дуэт, целиком построенный на актерском диалоге, и яркое, зрелищное, полное аттракционов и спецэффектов шоу. Но оба, если присмотреться, говорят об одном и том же — о трагическом абсурде нашей жизни.

Семен Шкаликов (Паша), Александр Резалин (Дядя Коля). «Сосед».
Фото из архива театра.

«Сосед» Павла Пряжко совершенно бессюжетен и представляет собой разговор двух соседей по даче — молодого и старика. Необязательный, случайный треп состоит из таких же необязательных, случайных реплик: жалоб на погоду, на здоровье, на политику, на жену, которая вечно захламляет сарай всяким тряпьем. Вернее, говорит больше старший сосед дядя Коля в точном, мастерском исполнении Александра Резалина. А молодой Паша (актер «Ленкома» Семен Шкаликов) в основном поддакивает. Соглашается он не из-за полного совпадения мыслей и взглядов — скорее от лени и необходимости как-то поддерживать беседу.

То есть коммуникация носит чисто формальный характер, но фишка в том, что этот «обмен любезностями» и «социальные поглаживания», призванные укрепить добрососедские отношения, никак не заканчиваются. Паша всякий раз порывается уйти и заняться делами, но дядя Коля, как фокусник из рукава, достает какую-нибудь историю или находит для соседа неожиданное задание — постричь ему волосы или почистить картошку. Эти предложения явно выходят за те рамки близости, в которых Паше хотелось бы оставаться, но он не находит в себе сил сопротивляться. Чужая жизнь настойчиво, бесцеремонно вторгается в его личное пространство, и его посвящают в подробности, которых он предпочел бы не знать. Например, о связи судебной и криминальной систем в семье дяди Коли — и в этот момент он перестает казаться смешным, но симпатичным пенсионером. В его взглядах и настойчивых репликах сквозит уже что-то зловещее. И когда герой выносит на сцену нож для чистки картошки, сделанный бывшим зэком, становится не по себе.

Семен Шкаликов (Паша). «Сосед».
Фото из архива театра.

В тексте от недосказанности, незавершенности диалога, обтекающего что-то главное, неназванное и, возможно, опасное, возникает ощущение логически не объяснимого саспенса. Что, в конце концов, тут происходит? В спектакле оно усиливается сценографическим решением Ольги Никитиной. На железную стену сарая, разделенную на две соседские половины — грязно-серую и охристую, проецируются тени качающихся ветвей, пролетающих птиц. И как всякое неверное отражение, они тоже нагоняют тревогу.

Пряжко — не только искусный стилизатор повседневной речи со всеми ее междометиями, частицами, словами-паразитами, но и, конечно, главный певец абсурда человеческой жизни, состоящей из бытовых мелочей, тарифов на связь, оплаты счетов ЖКХ, расписания электричек, старого барахла в сарае и прочей муры. Он показывает поверхностный пласт нашего существования и заставляет с ужасом задуматься: а есть ли под ним какой-то другой?

«Горка» нижневартовского драматурга Алексея Житковского — более классическая по форме пьеса, с сюжетом, характерами, конфликтом и т. д. Но она фиксирует тот же абсурд российского бытия на примере нескольких дней из жизни обычной воспитательницы детского сада. Мы застаем ее в истерическом предновогоднем состоянии, когда «горит» утренник, болеют дети, достают коллеги и родители в чате WhatsApp, а грозная заведующая требует срочно, под страхом лишения зарплаты, построить на площадке ледяную горку. В общем, женщина на грани нервного срыва по-русски.

Сцена из спектакля «Горка».
Фото из архива театра.

Не обладающей тонкой психикой воспитательнице начинают сниться кошмары, как дети привязывают ее к елочке и поджигают, а страшная заведующая превращается в чудовище с клыками и выпученными глазами из какого-нибудь ужастика класса B. Не случайно героиня все время отказывается смотреть с любовником фильмы по вечерам — этого кино ей и в жизни хватает.

Данил Чащин решил спектакль через пародию на голливудские блокбастеры с их звуковыми и музыкальными эффектами, вспарывающими бытовое течение пьесы, и насытил его всевозможными аттракционами и гэгами в стилистике новогодних телеёлок. А художник Виктор Шилькрот создал на сцене актуальный образ нашей похорошевшей реальности — красочной, но абсолютно пластиковой, где даже снег ненатуральный — в виде пластмассовых шариков, а детский сад обнесен забором с колючей проволокой и светящимися гирляндами.

Этот насквозь фальшивый мир населен такими же условно человекообразными в одинаковых пуховиках-елочках, над которыми царит демоническая заведующая в неожиданном и остром исполнении Никиты Лучихина. Среди них замотанная до предела Настенька, органично сыгранная Юлией Куварзиной, оказывается единственным человеком, способным на эмпатию. Неожиданно для себя она испытывает нежное материнское чувство к таджикскому мальчику Озоду, которого родители-гастарбайтеры забывают забрать из садика. В одиночку, как Орлеанская дева, Настя борется с шовинизмом окружающих и берет под защиту ребенка, почти не говорящего по-русски. Но националистические установки глубоко сидят внутри: в пылу спора она называет родственников Озода «чурками» — и теряет его навсегда.

Сцена из спектакля «Горка».
Фото из архива театра.

В спектакле этот ключевой, как мне кажется, для пьесы момент несколько растушеван, размыт красивыми пластическими вставками с восточным колоритом. Мы не успеваем осознать случившееся, как действие уже переключается на хеппи-энд с постройкой горки. И хотя в финале режиссер «замуровал» всех героев в лед, как героев-карбышевых, его намек на тоталитарную систему, которая проявляется в любых аспектах нашей жизни, начиная со счастливых детских лет, утонул в общей атмосфере радостного «ла-ла-лэнда».