А. Островский. «Таланты и поклонники». Театр им. Маяковского.
Режиссер Миндаугас Карбаускис, художник Сергей Бархин
Спектакль Миндаугаса Карбаускиса «Таланты и поклонники» доставил большую театральную радость не только прямым почитателям его дарования. Радовались те, кого волновала судьба любимого театра: в пространстве спектакля легко дышится, артисты играют с удовольствием, даже с наслаждением, зал чувствует это и благодарно откликается. Здесь не выговаривают с выражением слова роли, а разговаривают языком Островского — это азбука актерского дела, но далеко не каждая труппа ныне ею владеет. Очевидно, что режиссер нашел контакт с артистами и измотанная длительной внутритеатральной борьбой труппа начинает оживать. Радовались и знатоки Островского: замысел спектакля не сочинен «поверх» пьесы или «мимо» нее, а извлечен из внимательно прочитанного текста, глубоко продуман и пропущен сквозь артистов.
Кажется, что и накладной круг сцены (главная деталь декорации Сергея Бархина) актерствует тоже: его скольжение определяет и темповое развитие действия, и его смысловое наполнение. Каждый из действующих лиц то приводит круг в движение, то останавливает, а то, как он это делает (Негина — легким и почти всегда задумчивым плие, Великатов — властным и уверенным движением, Дулебов — неуклюжим «лошадиным» усилием и так далее), характеризует и его самого, и авторское отношение к нему.
Ансамбль «талантов» центрует, конечно, молодая актриса Негина. Выбор Ирины Пеговой на эту роль знаменовал решительный разрыв с возвышенно-романтической традицией исполнения. Режиссер всерьез воспринял сетования князя Дулебова: «Негина слишком проста, ни манер, ни тону», — и именно это суждение положил в основу своего замысла. Негина в этом спектакле бесхитростна и непосредственна, как истая провинциалка, исполнена несокрушимого душевного здоровья и крепко сбита телесно. Очень живая и в этой живости бесконечно милая. Порой нелепая, нередко смешная, иногда резкая, подчас, в силу прямоты натуры, грубоватая, но, когда про нее на сцене говорят «талант», ни одному зрителю не приходит в голову в этом сомневаться. По амплуа она уж точно не «героиня»: ей «не светит» никакая Джульетта или Мария Стюарт, но юные замоскворецкие мещаночки на выданье, купеческие дочки и молоденькие вдовушки — ее прямое актерское дело. Уже сейчас она способна сыграть и Парашу с ее горячим сердцем, и Поликсену с ее огневым характером. Внутренней чистотой, жизнелюбием, русскостью облика она напоминает любимую женщину и актрису драматурга — Любовь Павловну Никулину-Косицкую. Это сходство подчеркнуто и бенефисным нарядом актрисы, и косой, уложенной вокруг гладко причесанной головы, но более всего — естественностью, живостью и легкостью эмоциональных переходов от одного состояния к другому. Она прямо-таки брызжет безотчетной радостью от своего пребывания на сцене, и это впечатление — уже не столько от актрисы Негиной, сколько от актрисы Пеговой, буквально растворившейся в роли.
Сцена из спектакля. Фото Д. Жулина
Все «таланты» этого спектакля отмечены простодушной детскостью, легкой сумасшедшинкой и диковинной привязанностью к театру — кружению сцены, закулисной толчее, изнанке декораций. Ах, театр, пристанище самых странных и нелепых людей на свете, бездомовных и беспутных, не желающих жить никакой другой жизнью, кроме театральной. Они все такие несолидные и такие неправильные: то водку пьют немерено, то денег в долг ищут у кого ни попадя, то из-за какой-то афиши чуть не плачут, то разыгрывают друг друга, то сцены закатывают, а то вообще не к месту раскудахчутся (буквально!) и хохочут сами над собой. Ясно, что, на взгляд режиссера, театр — это сборище людей чудаковатых, и кто из них на самом деле сумасшедший, решить затруднительно. Что-то клоунское сквозит в неразлучной паре артиста Ераста Громилова и суфлера Нарокова — двух старых лысых шутов. Расми Джабраилов своего Громилова представляет как комика, неведомо за какие заслуги награжденного кличкой «трагик», а Ефим Байковский играет Нарокова возвышенно-сентиментально и трогательно до слез. Именно по его возгласу «Опускай!» декорация приходит в движение, меняется освещение, громче звучит музыка — разве это не счастье? Анна Ардова исполняет роль Смельской в напористой, броской, подчеркнуто комедийной манере, острой подачей реплик вызывая немало веселья в публике. Особенно хорош Максим Глебов в роли Человека, служащего в театре. Волею режиссера он почти не уходит со сцены: всегда на месте, всегда при деле, всегда наготове — подать, принести, отодвинуть, убрать, поднять или опустить декорацию, запустить круг сцены или остановить его. Он и подыграть может, если требуется по ходу действия, — театрального буфетчика, кучера Ивана, обер-кондуктора на вокзале, служанку на квартире Негиных (надвинул платок на глаза, юбку натянул — вот и Матрена). Незаметный вначале, тактично подающий актерам необходимые предметы реквизита, ловко расставляющий театральную мебель, он в итоге оказывается тем самым Человеком театра, без которого театральное искусство существовать не может. Закономерно, что ему даровано право наряду с главной героиней «финалить» спектакль: носиться взапуски с Сашенькой Негиной, заполняя внезапно распахнувшееся пространство сцены счастливыми кружениями и вращениями.
С. Немоляева (Домна Пантелеевна). Фото Д. Жулина
Едва ли не самая большая удача спектакля — Домна Пантелеевна в замечательном исполнении Светланы Немоляевой. Маленькая, хрупкая, нежная, грациозная, она играет Негину-старшую в той манере исполнения, которая в театре Островского именуется «тонкой французской игрой». Все оценки, пристройки, приспособления мудро выверены, точно дозированы и поданы с лукавством мастерицы актерского дела. Когда ее отрекомендовали со сцены как «совсем простую женщину», она такой метнула взор на говорившего, зафиксировала его фигуру таким непередаваемым взглядом, что в зале моментально порхнул понятливый смешок. Но актриса не только озорует на сцене, она легко меняет тональность игры, буквально в одно касание переключая регистры исполнения с шаловливого на остро драматический. Тоненький голосок, ломкие интонации, растерянное моргание глаз и беспомощно прозвучавший вопрос: «А кто виноват?» — это мгновенный отсыл к судьбе многих и многих людей, навсегда униженных и всеми оскорбленных. Игра Немоляевой исполнена шарма, актерские краски акварельны, воздушны, а кровная принадлежность ее героини стану «талантов» несомненна. Именно от их имени она ведет свою кружевную игру с «поклонниками».
А «поклонники» здесь — сила, способная и возвысить любой талант, и наградить, и обласкать, и погубить ни за грош. Взять хотя бы князя Дулебова, каким его играет Игорь Костолевский, несомненно обогативший свою актерскую палитру: красавец, богач, эстет. Как небрежно изящен в манерах, как вальяжен в обращении, как уморительно мил в ухаживаниях. И вдруг этот симпатяга наотмашь, резко, презрительно швыряет прямо в лицо юной актрисе: «Кухарка!» А потом последовательно дожимает ситуацию в диалоге с антрепренером Мигаевым: «Негина нам не годится, говорю я вам!» Понятно, что Мигаев (Александр Шаврин) не смеет перечить ему, хотя и явно сочувствует своей приме. Михаил Филиппов роль помещика Великатова ведет «экономно», работая на контрастных перебросах от общей медлительной повадки к внезапным взрывам самодурства. Последние производят страшноватое впечатление, боязно становится за тех, про кого он с угрозой говорит: «Приучены…». Ох, не просто будет семейству Негиных в его имении, пожалуй, еще наплачутся с ним, так мягко и «великатно» стелющим… Бакина отлично исполняет Виталий Гребенников. В нем отчетливо виден чиновник — опытный функционер, прекрасный референт и мастер «доклада по начальству». Он умен, зол и талантлив. Натура мелкая, но опасная своей откровенной наглостью. Дополняет стаю «поклонников» молодой купчик Вася (Константин Константинов), в силу своей молодости самый безвредный из них и даже симпатичный.
Режиссер мастерски морочит зрителей, уже перестающих различать, что за сюжет перед глазами развертывается: то ли театр живет, то ли жизнь лицедействует; не то жизнь как театр, не то театр как жизнь… И уж менее всех способен в этом разобраться вчерашний студент Петя Мелузов (Даниил Спиваковский). Длинный, нескладный очкарик с несуразной вязаной шапочкой на голове — типичный «ботаник». Такие, как правило, увлекаются восточной философией и ночи напролет проводят за чтением книг. Образованные, начитанные, честные, в перипетиях реальной жизни они оказываются сущими детьми. Искренний, занудный, забавный и милый Петя Мелузов просто обречен на утрату своей возлюбленной, и не потому, что беден, а потому, что ничего не понимает ни в театре, ни в жизни, ни в душе талантливой актрисы. Негина отдает ему должное, признает за ним право просвещать ее и учить добру, но она не может любить его именно потому, что он далек от ее искусства.
Д. Спиваковский (Мелузов), И. Пегова (Негина). Фото Д. Жулина
Ее расставание с Петей превращается в своего рода мировоззренческий спор. Прощение Пети ей нужно до зарезу, но согласиться с ним она не может и не хочет, потому что в их прощальном диалоге для нее действительно решается «вопрос жизни». Она плоховато формулирует и не может высказаться связно (не случайно в тексте роли идут сплошные многоточия), но что-то главное в ее путаных возражениях Петр Егорыч Мелузов смог уловить и правильно понять. Он отпустил ее, в старинном смысле этого слова — простил: «Только сумей быть счастлива, Саша. Вот и все, и вопрос жизни решен для тебя». А дальше — легкий прыжок Великатова в «вагон» (тележку, нагруженную всевозможным реквизитом), отплывающая с ним Негина и истошный крик Бакина: «Этого не может быть!» Куда там! Талант никаким поклонникам не догнать, остается только доигрывать ненужную сцену и договаривать ненужные слова о том, что одни просвещают, а другие развращают.
Оба финала (отъезд таланта и реакция поклонников) оказываются ложными. Настоящий финал, несущий катарсис, — это легкое, вольное, полетное кружение сцены и такой же легкий, радостный бег Негиной по кругу: она в театре, она на свободе, она счастлива.
Спектакль пока идет неровно: в нем есть неоправданные длинноты, он не до конца выверен по звучанию (и музыкальному, и речевому), в речах некоторых персонажей мелькают досадные «ну», гасящие энергию посыла. Но все это — огрехи премьерных представлений. Они не могут заслонить того хорошего, что есть в «Талантах и поклонниках» Карбаускиса, — свежести и бодрости атмосферы, тонкости понимания Островского, обновления традиции исполнения «пьес жизни».
Февраль 2012 г.
!!